Вестник сочинского отделения РОИА "ВРЕМЯ И ДОКУМЕНТЫ". Выпуск 1
Материалы рубрики «Наши публикации: сочинские экскурсоводы» подготовил к печати Костиников В.Н.
О Михайловых
1 октября 1974 года.
Ираида Петровна Сламчеева
Приехала я из Самарканда – жаркого, пыльного города. Сочи мне показался земным раем. Цвели магнолии и воздух был напоен сильным запахом, новым для меня, от цветов магнолии и других цветов. Я ходила по улицам и спрашивала прохожих: «Вы чувствуете, какой ароматный в Сочи воздух?» Соседи меня стали знакомить со всеми достопримечательностями как в городе, так и за его пределами. Пошли на Орлиные скалы, с вершины которых я впервые увидела снежные горы Кавказа. Внизу у третьего водопада над небольшим водоемом, у камня стояла экскурсионная небольшая группа. Экскурсовод стоял на камне и показывал палочкой на Орлиные скалы. Я подошла поближе к группе и увидела очень молодого юношу, можно сказать, мальчика, одетого в серые брюки, белую рубашку с засученными рукавами и в горных ботинках. Говорил он громко, старался придать своему голосу баритонную тональность и возмужалость. Очень свободно говорил на чистом русском, литературном языке, убедительно и красиво. После того, как он повернулся к группе лицом, посмотрел на нас и я увидела его глаза, они были голубого цвета, как небо. Юноша мне понравился – это было летом 1932 года.
На другой год весною, в мае, Юрий Александрович Михайлов принимал меня на месячные курсы экскурсоводов. Он задал только один вопрос, какое у меня образование. Я сказала: Казанская женская гимназия. Вполне достаточно. Успевала по всем предметам, а их было: ботаника, история, геология, география Сочи и методика ведения экскурсий. Юрий Александрович за один месяц, кроме бесед о выше упомянутых предметах, ходил с нами по городу, начиная от пушки и с подъемом на Батарейку последовательно рассказывал историю Сочи, революцию 1905 года, попутно – о природе, о климате. Показал Дендрарий, самшитовую рощу, музей краеведения. Познакомил с Красной Поляной, с Пицундой, Сухуми. Устроил небольшой экзамен и мы, нас было 8 человек, были приняты стажерами в экскурсионное бюро. В это время Юрий Александрович читал лекции по санаториям вечерами, и мы все ходили его слушать. Тема лекции была одна: «От субтропиков к линии вечного снега», проходила она с диапозитивами и часто снимки были неясные, но отдыхающие слушали с большим вниманием и интересом. Большинство из них были в Сочи впервые. Речь у Юрия Александровича была правильная, чисто русская, с правильным ударением и голос хороший, но он торопился, и это снижало впечатление. Материал знал в совершенстве.
Я полюбила Дендрарий и с большим терпением изучала все растения. Когда я уже знала растения по ходу маршрута, мне выписали путевку на эту экскурсию. Юрий Александрович потом меня слушал. В те годы новый проспект еще не разделял Дендрарий на верхнюю и нижнюю части парка, и экскурсия начиналась у ворот, где стоял скамеечки и где начиналась экскурсия со вступительной беседы. Пришли мы с Юрием Александровичем рано, и он меня немножко проэкзаменовал. Но когда культурник (тогда так назывался культорганизатор) подошел с группой к нам и спросил, кто берет его отдыхающих из санатория НКВД №2, я увидела почти одних мужчин и все они были в форме, я так испугалась и сразу сказала Юрию Александровичу, что экскурсию проводить не могу, и отошла вглубь парка. Пришлось проводить экскурсию по Дендрарию самому Юрию Александровичу.
Вторая экскурсия была в самшитовую рощу с Юрием Александровичем. Он обязательно настаивал в проведении экскурсии на вступительной беседе, содержании и заключительной. В роще он повел нас по верхней тропе к генуэзской крепости, причем советовал нам все время идти прямой дорожкой и заходить вглубь леса, в чащу зарослей самшита, чтобы показать, как густо растет самшит, как он покрыт особым мхом, и вообще показать группе, что вы хорошо знаете рощу и из любой чащобы можете выйти на основную тропу. У генуэзской крепости мы обошли вокруг стены и спустились к реке Хосте по «обезьяньей тропе» от одного дерева к другому бегом. Надо было переходить речку вброд. Юрий Александрович объяснил нам, в каком месте делать этот переход. Все разулись. Обувь в руках и по колено в воде и выше, скользили по камням, падали, вставали, смеялись, а Юрий Александрович сел верхом на спину Габу и он его перенес на другой берег. Когда все собрались на другом берегу, Юрий Александрович посмотрел на всех нас мокрых и стал смеяться над нами и говорил, что из воды надо всегда выходить сухим, как он. Смех и шутки надо делать во время экскурсии обязательно.
Через несколько дней мне дали группу из санатория «Нарпит». Материал я уже запомнила, а дорожки смутно, но повела экскурсию в самшитовую рощу по всем правилам.
Мне захотелось показать группе всю красоту рощи и я, как Юрий Александрович, отошла от тропки в дебри самшита, где мох космами спускается и шевелится с самшита, где напоминает дно морское, как в опере «Садко» Римского-Корсакова. Если бы я сама не переживала виденное вместе с группой, то вернула был всю группу на основную дорожку, а тут произошло, что я заблудилась. Я долго не хотела сознаться отдыхающим, что потеряла ориентир и водила их по лесу вдоль и поперек, пока на пути не встретили начало лабиринта. Стали по нему спускаться; он был сырой, скользкий, местами целые чаши воды преграждали нам спуск, отдыхающие меня спрашивать начали, может быть я не очень хорошо знаю лес и тропы. Я в этом им не признавалась, а сама чуть не плакать хотела, и в то же время где-то в мыслях шевелилось, что скоро выйдем из леса, и вышли. После, дорогой, один отдыхающий тихо спросил меня: «Скажите, случайно мы нашли тропу или вы действительно хорошо знаете рощу?» На другое утро культорганизатор санатория «Нарпит» пришел в экскурсионное бюро с жалобой на меня. Мы ведь очень поздно вернулись домой.
В то же лето, к концу, Юрий Александрович собирается на Эльбрус. Он уже был знаком с моим мужем. Пришел к нам и стал просить мужа, чтобы он отпустил меня с ними на Эльбрус. Олег тоже знаком был и постоянно к нам заходил. Однажды мы сидели за столом обедали, и я часто смотрела на Олега (Олег очень нравился, несмотря на большую разницу лет). После муж говорит, что-то я очень часто поглядывала на Олега и с такой лаской на него смотрела. На Эльбрус сборы были короткие, в конце августа 1933 года сели на поезд до Нальчика с пересадкой на станции Прохладной. Поезда на Нальчик надо было ждать до утра. На станции было темно и малолюдно. У какой-то стены, на земле, разостлали байковое одеяло, которое Юрий Александрович брал с собою, а вторым одеялом оделись. Утром проснулись и увидели, что спали у мусорного ящика.
В Нальчике мы устроились почти на пустой турбазе. Еще стояли неубранные большие палатки, в них были общие нары. По Баксанскому ущелью – 150 км от Нальчика ходил рейсовый автобус. Все переговоры о ночлеге, о местах в машине, вел Юрий Александрович, и мы с Олегом бродили по Нальчику, купались в небольшой речке. На рынке покупали очень вкусные груши и яблоки. С небольшими остановками едем к Эльбрусу до селения Теченекли. Оказалось, что и там база закрыта. У балкарцев купили курицу и стали ее варить. Курица оказалась очень старой, пришлось долго варить, и все же она была жесткой. Юрий Александрович смеялся надо мной, говорил, что не умею готовить обед. Утром мы пошли в путь, мы шли чудным лесом одни. В долине Азац остановились и откуда-то появились женщины-балкарки с кислым молоком, которое называлось айран. Купили баранины у них, и здесь суп стал варить в котелке на костре сам Юрий Александрович. Это было почти у подножия Кругозора. Юрий Александрович показал нам на тропинку, по которой мы должны будем подняться к метеостанции. Юрий Александрович уже не один раз здесь бывал, и знаком был с обитателями метеостанции.
Уже под вечер смотрим на тропу и видим: спускаются по ней две девушки, в руках у них были небольшие корзинки. Оказалось – это были сестра и жена Виктора Карзуна. Мы поздоровались, и оказалось, что эти девушки спустились на 1000 метров по тропе в полтора километра для того, чтобы набрать в лесу малины и снова вернуться домой на Кругозор. Оставили прекрасную долину Азац и стали подниматься по тропе. В ложбинках лежал снег, и стало прохладно. Больше двух часов поднимались и наверху подошли к деревянному домику, снаружи было написано большими буквами: «Город Кругозор». Нас встретил Виктор Карзун, очень приветливо. Одет он был в свитер и короткие вельветовые, коричневого цвета брюках до колен, ноги были обуты в горные ботинки, голень была обмотана солдатскими обмотками, а колени были голые и очень загорелые, просто черные, как у негра.
Перед тем, как пойти спать, мы долго любовались вершинами снежными, особенно Шхельдой, Ужбой, а позади нас стоял и манил Эльбрус. Густой туман покрыл нашу долину Азац, а над головой было чистое, звездное небо. Юрий Александрович показал созвездие Ориона, Большую и Малую медведицы с Полярной звездой. Мы находились на высоте три тысячи метров. На другой день Юрий Александрович попросил для меня у жены Карзуна ботинки (я была в носках и босоножках), шерстяные носки и свитер. В это время метеостанцию переносили с Кругозора выше, на высоту 4 тысячи метров над уровнем моря, немного выше одиннадцатого приюта. С нами пошел проводник-балкарец, он вел небольшого ослика, на спине которого были привязаны металлические части будущей метеостанции. На пути встречались открытые и заснеженные глубокие трещины. Мы заглядывали в трещины. Они были с полметра шириной из чистого голубого и зеленоватого цвета льда. Юрий Александрович говорил, что надо быть при подъеме на Эльбрус осторожными. Были случаи: туристы проваливались глубоко в такие трещины.
На полпути видим – падает наш ослик, ногами задрыгал, и изо рта потекла обширная белая пена и слюна. Полежал немного, самостоятельно встал и пошел дальше. Юрий Александрович сказал нам, что это проявление горной болезни, у животных это бывает. Часто стали останавливаться, идти было тяжело, труднее становилось дыхание. А Эльбрус маячил впереди и как бы звал, манил, приглашая к себе. Впереди показался домик, типа сарайчика – это наш приют одиннадцати. Балкарец с осликом пошел вправо и выше на высоту 4250 м над уровнем моря, а мы вошли в приют. Внутри домика стояли нары, лежали на них тюфяки, спальные мешки, подушки. На одной стороне было два окна. С нами был примус с керосином, и мы начали готовить пшенный суп, а потом чай.
Движения наши заметно замедлились. С небольшого крылечка спустились, тут же журчал ручеек – прозрачный, с холодной водой. Набрали в котелок воды для чая, потом все умылись мягкой водой и пошли в свой «отель» пить чай. А вокруг было белым-бело, стояла необыкновенная тишина, на горизонте виднелась красавица Ужба с другими вершинами.
Утром встали рано и Юрий Александрович с Олегом стали собираться на вершину Эльбруса. Взяли с собой примус, продукты, оделись в свитера. Юрий Александрович надел на голову мой белый шерстяной шлем, а Олег шапку с ушами. Олег постоянно в разговоре с Юрием Александровичем противоречил ему, не соглашался с отцом и все делал по-своему. Они ушли в хорошую солнечную погоду. Я оставалась одна на приюте. Долго следила за ними глазами, а потом в бинокль, как они поднимались. Когда они шли по чистому льду, то их хорошо было видно. Маячат две маленькие фигурки. Когда они подошли к морене, где находился «Приют Пастухова», то я их потеряла, и уже наступил вечер. Вернулась в «отель», залезла в спальный мешок, а сверху еще два на себя положила и так проспала до утра. Ночью я ощущала, как с большим трудом натягивала на себя спальные мешки. Дышать на этой высоте трудновато. Прошел день, второй, а Олега с Юрием Александровичем нет. Снова, второй раз, балкарец с осликом поднялся с материалом на площадку будущей метеостанции. Забежал ко мне, звал вниз спускаться с ним, говорил на очень ломаном русском языке, я его еле-еле разбирала и осталась на приюте ждать своих спутников. Несколько раз недолго падал снег, и Эльбруса не видно было, а я все ждала.
Прошло три ночи, на третий день под вечер, смотрю на приют Пастухова и вижу, как появляется одна, а потом и другая точка и двигаются. Думаю, наверное, это Олег с Юрием Александровичем. Ближе, ближе, одна фигурка остается, а другая потерялась. Еще очень светло и вижу: спускается один Юрий Александрович. Измученный, расстроенный входит. Юрий Александрович чуть не плачет. «Отстал мой сын, мой Олег». Ложится на нары, разувается и стонет, говорит, что отморозил большой палец на ноге. Я ему растираю со спиртом ноги – ступни и действительно, палец синеватый, а он все стонет и говорит: «Где мой Олег», просит меня выйти и посмотреть, не видно ли Олега. Вскипятила чай сладкий, даю в кружке, а Юрий Александрович говорит, что чай горький и тут же сам дает этому явлению объяснением, что потеря вкуса на высоте – это тоже проявление горной болезни.
Где-то по дороге он упал, катился вниз и потерял мой шлем и пришел с обвязанной носовым платком и кашне головой. Чаще стала выходить на крыльцо и искать глазами спускающегося Олега. Он был в белом свитере, и его на фоне белого снега трудно было отыскать, да и брюки тоже были очень светлые, почти белые. А Юрий Александрович продолжал причитать: «Мой дорогой мальчик, где же ты?» наконец открылась дверь, и молча вошел Олег. Пока он спускался возле морены, полосой прошел снег. Залепило глаза ему, и он потерял наш «отель», на который держал курс.
И вечером, лежа в спальных мешках, Юрий Александрович рассказал, как они поднимались на седловину, на которой стоял небольшой приют. Было очень холодно в нем, замерзла вода. Внутри были нары и спальные мешки и куча примусов, и все они плохо горели, коптили и потому лица у них все были покрыты копотью от примусов. Сухие галеты ели, сосали леденцы, сахар с порошком какао – этим питались, пока сидели на седловине. Первые два дня поднялась такая метель, намело сугробы снега, и только на третье утро погода наступила солнечная, очень морозная с ветром. Они с трудом открыли дверь, лопаткой прочистили себе выход. Измученные, голодные, озябшие, посмотрели только на обе вершины Эльбруса и пошли вниз.
После я читала в газете «Известия», что последние альпинисты, которые были на седловине Эльбруса шестого сентября (а это были Юрий Александрович с Олегом), не закрыли дверь в домик, и вовнутрь нанесло полно снега. Так закончилось восхождение на Эльбрус, у Олега – первое, а у Юрия Александровича четвертое. При спуске, на другое утро, при солнечной, морозной погоде, мы снова долго смотрели на Ушбу, Шхельду и другие красавицы Кавказа и снова навстречу шел с осликом, нагруженным металлическими брусьями, балкарец. Вниз идти было легко, я тоже надевала кошки и в них меньше скользили ботинки. На кругозоре мы никого не застали, с благодарностью вернули вещи (эту благодарность мы написали в записке) и быстро спустились в долину Азац. Здесь было нам легче дышать, было потеплее, и бодро зашагали по знакомой уже тропинке в Теченекли. Олег мне указал на одно ущелье, которое называлось «Ирик» и сказал: «Теперь я буду тебя звать Ириком». Так и закрепилось за мной это имя для Олега. После Юрий Александрович стал читать в санаториях новую лекцию: «Восхождение на Эльбрус» с диапозитивами. Упоминая обо мне, называл смелой женщиной, которая одна оставалась три дня и три ночи на приюте одиннадцать, ждала их и не боялась.
Олег тоже читал лекции в санаториях. Я часто была с ним, помогала ему во время демонстрации диапозитивов. Однажды был такой случай. Лекции читались в столовых после ужина. Отдыхающие заняли свои места и стали ждать начала лекции. Культработник погасил свет и в темноте объявляет о начале лекции. В темноте Олег начинает говорить о субтропиках и вечных снегах на вершинах Кавказских гор. Олег с большой любовью рассказывал о занимательности климата, о лесах и, особенно, о зоне пихтового леса, о зоне субальпийской и альпийской. И говорит о том, как однажды, зимою он поднимался на Ачишхо и долго не мог найти домик метеорологов. Снега в ту зиму на Ачишхо выпало больше шести метров и засыпало метеостанцию. Одни приборы торчали на снегу, по ним и отыскал Олег метеорологов.
Аудитория слушала с большим интересом, при полной тишине. И вот когда окончилась лекция, включили свет, гром аплодисментов, и отдыхающие видят лектора-мальчика и не верят, что эту интересную лекцию читал такой молодой лектор. А культработник им говорит, что покажи вам лектора перед началом при свете – и половины бы не осталось в зале. Приходится немного хитрить. В 1935 году Олег ушел в армию и служил где-то близко от Москвы. Я с ним переписывалась, к сожалению, письма не сохранились. Я написала ему, что скоро проездом из Ленинграда буду в Москве. Олег написал мне, что он «устроит побег» из казармы, в которой он служил, в музее изящных искусств (теперь называется имени Пушкина), и мы встретимся на лестнице внутри музея в такой-то час.
Мы встретились. Он одет был в солдатскую серую шинель, в шапку и сапоги. Рассказал он мне, как он убежал. Сначала подошел к дежурному солдату у ворот казармы, поговорил с ним, вошел в доверие. Затем вернулся в казарму и снова, не доходя ворот, издали, стал наблюдать за дежурным солдатом. А тот в это время отошел от ворот в сторону за чем-то и в это время Олег вышел из казармы. О том, что потом будет за эту самовольную отлучку, он не думал, и мы три дня бродили по Москве, по музеям. Он ночевал у Маргариты – жены Энгеля Владимира Александровича, а я у знакомых. Я первая покинула Москву. Олег меня провожал на вокзал, и мы расстались. После, уже в Сочи, мы снова переписывались с ним, только адрес Олега был другой, где-то в Сибири, близко к Иркутску.
Письма по-прежнему были теплые, ласковые. Встретил меня на улице весной того же года Юрий Александрович и сказал, что ему все известно, и он просит меня никому ничего об этом не говорить. Что я виновата в побеге Олега из казармы и что это большое пятно, которое легло на всю их семью, и что я буду молчать, и в Сочи никто не узнает. И я молчала многие годы.
Началась война, и вскоре, в июне 41 года зашел ко мне Олег и спросил, что я теперь буду делать. Без сомнения, экскурсий больше не будет и я должна подумать о новой специальности. «Иди на курсы медицинских сестер», которые уже с первого июля 41 года открывались при второй городской сочинской больнице. И я поступила. Ежедневно, к девяти часам, пешком из дома до больницы, которая находилась на Новых Сочи, за Ривьерой, и теперь она там находится, училась на медицинскую сестру. Снова стала изучать уже забытую анатомию и физиологию человека, и целый ряд других предметов. Обратно шла пешком и в день совершала около десяти км, без выходных дней и там же, в больнице, начала сдавать кровь, стала донором и в 1943 году в марте я услышала, что Олег умер от туберкулеза. Как мне было горько это услышать. Не стало Олега в 31 год.
Небольшие эпизоды из жизни Шуры Пьянкова
1 октября 1974 года.
Ираида Петровна Сламчеева
1. В 30-е годы в г. Сочи
Я уже работала экскурсоводом, и как-то в экскурсионное бюро зашел молодой человек в морском кителе – загорелый, смелый, по внешности спортсмен. Я спросила диспетчера: «Кто это?» она ответила: «Это наш экскурсовод».
Мы познакомились. Он заинтересовался мною и спросил, где я была в окрестностях Сочи, и предложил пойти с небольшой группой школьников в Воронцовские пещеры. Я приняла с удовольствием эту прогулку двухдневную. До Хосты доехали поездом, а потом направились через поселок Хоста к Воронцовскому шоссе. Группа небольшая – восемь девочек и мальчиков. Шура сначала объяснил нам, как надо идти, каким шагом, как дышать. Он сказал, что до пещер 12 км и мы должны дойти и осмотреть пещеры сегодня же. Переночуем в школе на полу и утром двинемся в обратный путь.
Восхищению моему не было конца. По пути останавливались у Белых скал, и здесь Шура нам объяснял, из каких пород сложены Белые скалы. Говорил о реке Хосте, о самшите и о другой растительности, которая окружала наше шоссе. Усталые, но довольные подошли к пещерам. На палках у нас была привязана пакля, смоченная в керосине, вот с ними мы вошли в одну из пещер, пока еще не зажженными, но страшно вонючими от керосина. Пока падал свет через отверстие, в которое мы вошли в пещеру, мы уже увидели известковые натеки на стенах, на потолке и внизу, на полу. Чем дальше углублялись в пещеру, тем натеков становилось больше. Мы с восхищением рассматривали – все это видели впервые. Зажгли на палках паклю, дневной свет уже не проникал больше и при свете, хотя и скудном, заблестели сталактиты, цветы на стенках, а на полу сталагмиты.
Первая пещера небольшая и нам нужно было перейти из первой во вторую через небольшое отверстие, ползком, на животе по мокрой, скользкой поверхности и тут Шура сказал: «Не жалейте платья, но зато вы увидите большой зал пещеры с возвышенностью, которая называется амвоном. И действительно, зал оказался большим, высоким, с потолка свисало множество сталактитов, при свете от зажженных палок все вокруг заблестело разными огнями. Шура поднялся на амвон и запел. Такой резонанс получился, и мы все стали кричать, петь. Когда вышли из пещеры и при дневном свете увидели, какие мы все грязные, чумазые от копоти, но довольные всем увиденным в пещерах. Спустились к речке, вымылись, выстирали свои платья и пошли в школу ночевать, а утром пошли в обратный путь.
2. Это было осенью 1934 года, в октябре
Юрий Александрович Михайлов и Шура Пьянков решили на велосипедах от Батума до Владикавказа «прокатиться», как они назвали это путешествие. Пригласили меня, на двух велосипедах втроем. Из Сочи мы выехали на теплоходе «Армения», которая теперь лежит на дне около Новороссийска. Погрузили велосипеды сначала на катер (тогда еще не было порта в Сочи – груз и пассажиров на теплоходы доставляли катерами), а потом на теплоход. Билеты брали палубные, так и провели ночь возле велосипедов на кормовой палубе. Меня провожал мой муж и он сказал, обращаясь к Юрию Александровичу: «Какой муж отпустит свою жену путешествовать по Кавказу с двумя мужчинами?» Шура и Юрий Александрович ему ответили – «передовой».
Как только теплоход причалил в порт батумский, мы сразу начали хлопотать о пропуске, который выдается, так как наш путь лежал близко от границы с Турцией. Все мы сфотографировались у фотографа-моментальщика на маленькие карточки. Пропуск нам дали (он хранится у меня), меня посадили на рейсовый автобус до селения Хуло, а Юрий Александрович и Шура поехали на своих велосипедах в 90 км вслед за нашей коробочкой. В Хуло мы встретились и переночевали в школе на полу, постелили газеты, а утром выехали на велосипедах втроем на Годзерский перевал. Хотя Шура был моложе Юрия Александровича и меня, но хлопотал о пропуске, о ночлеге он. Сколько у него было энергии, организаторской способности и все ему удавалось.
Втроем на велосипедах мы ехали так. Если дорога шла на подъем, то мы все шли пешком. Близко у перевала я как-то шла впереди, лес, никого нет, и я так зашла до пограничного кордона. Меня увидел пограничник, высокий, рябой аджарец, в форме, с винтовкой и подумал, что я иду одна. Он подошел ко мне и на ломанном русском языке спросил: «Ты откуда и куда идешь?» а я в это время уже была на самой высокой точке Годзерского перевала, откуда открывается вид на турецкие земли, видны селения с мечетью и поля. Я не ответила на его вопрос, сразу его спросила: «Это Турция?» Мои спутники в дороге остановились и что-то ремонтировали свои велосипеды, поэтому я пришла раньше их, и дорогой что-то напевала.
Пограничник думал, что я одна. Он подошёл ко мне и сказал: «Пойдем ко мне в дежурку?» Когда я отказалась идти с ним в дежурку, тогда он переменил тон и говорит: «Пропуск есть?» Есть, говорю, скоро подойдет муж мой и даст вам пропуск. В это время подошли мои спутники, показали пограничнику пропуск и мы начали спускаться по южному склона Годзерского перевала втроем на велосипедах.
У нас была карта, и в ней обозначены все пункты, по которым мы должны проезжать и сколько километров от селения к селению. Помню, Шура говорил, что 10 км до Абастумана, и я с ним на раме, а он держал велосипед на педали, быстро скатились с перевала под горку до Абастумана. Здесь мы сделали привал, осмотрели санатории для туберкулезных больных, ванное здание каких-то источников, много раз фотографировались и поехали в Боржоми, а оттуда в Тбилиси.
Останавливались на турбазах, спали в палатках вместе с велосипедами. Как у Шуры, так и Юрия Александровича было много желания посмотреть музеи, крепости, храмы. Я первый раз осматривала все достопримечательности Кавказа. Из Тбилиси я села на рейсовую машину, а Шура и Юрий Александрович на велосипеды и покатили по Военно-Грузинской дороге. Во Владикавказе мы встретились на турбазе, здесь окончился наш маршрут и на поезде мы вернулись в Сочи.
На велосипедах по Закавказью
(путевые заметки)
Михайлов Ю. и Пьянков А. (участники поездки)
«Сочинская Правда», 17 ноября 1934 г
Перед нами карта Кавказа. Главный хребет с его малодоступными вершинами, узкими ущельями, прорезанными бурными реками и высокими перевалами-дверями между югом и севером. Батум-Тифлис вдоль границы Турции – малоизвестный путь. Тифлис и Военно-Грузинская дорога знакомы многим туристам.
Решаем весь этот маршрут протяжением 750 км проделать на велосипедах; предстоит преодолеть Кавказский хребет двумя перевалами – Годзерским и Крестовым.
-------------------------------------------------------------------------------------------------
Нас двое. Прибываем в Батум с двумя велосипедами – один московского завода, другой – «Дукс». Машины идут легко вдоль реки Чороха. К вечеру доехали до крупного строительства Аджгэса в ущелье реки Аджарксцхали. Эта мощная гидростанция должна включиться в общую сеть Загэса. Радушно принятые предместкомом, мы знакомимся с достижениями строительства и, переночевав, двигаемся в дальнейший путь.
Путь становится труднее, дорога идет в гору. Ущелье все уже и уже. Попадаются хвойные деревья. К 6 часам преодолеваем трехкилометровый подъем и достигаем районного центра Куло. От берега проделано 90 км, до перевала осталось 30, нужно сегодня доехать до лесопильного завода, чтобы на завтра оставить всего 15 километров до перевальной точки.
Переночевав перед перевалом у дорожного мастера, 12 октября начинаем подъем на Годзерский перевал. Подъем крут, все 15 километров ведем велосипед вручную. Наконец, перевальная точка: высота – 2027 метров, от Батума – 120 км. Шоссе местами засыпано снегом. Пробуем велосипедами проехать по снегу, но шины скользят.
Нужно отметить, что нас поразила разница юго-западного склона и северного. В то время, как в сторону Батума деревья стояли в зелени – на предстоящем нам пути была глубокая осень.
Дальше начался спуск. Семьдесят километров до Абастумана мы проделали почти на одних тормозах.
У Ахалциха осмотрели старинный замок – памятник феодализму. Не доехав восемь километров до Боржома, заночевали на берегу р. Куры, в маленькой деревушке Ацхури, что в переводе значит: «Подымай уши». Когда мы проснулись на другой день, то странное название нам стало понятным – над Курой возвышалась высокая древняя крепость и в прошлом, проходя этими местами, путнику нужно было быть настороже.
Целый день мы провели в Боржоме.
Эффектный красивый курорт. Нас удивило, что естественный источник боржома очень теплый.
-------------------------------------------------------------------------------------------------
От Батума начинается железная дорога, ведущая в Тифлис. Вдоль Куры живописное ущелье идет с одной стороны железнодорожный путь, с другой – шоссе. Ущелье внезапно кончается. Мы выезжаем на широкую долину реки Куры. Перед нами живет картина: слева – Сурамский перевал, а впереди вся цепь Кавказского хребта с двуглавым Эльбрусом и Казбеком.
Въезжаем в Хашури (Сталинисси) – место электрофицированной части Сурамского железнодорожного перевала, осматриваем электропоезда.
От Сталинисси начинаем наши мытарства. Дорог нет, приходится вести велосипеды проселочными малопроезжими тропами.
Преодолев бездорожье, мы выбрались к Мцхету. До Тифлиса осталось 21 км. Здесь лучшая часть военно-грузинской дороги.
Задержав стальных коней, мы вспоминаем стих из Лермонтовского «Мцыри»
«Немного лет тому назад
Там, где смеются и шумят,
Обнявшись, будто две сестры
Струи Арагвы и Куры
Был монастырь…»
Монастырь стоит и поныне, а внизу колоссальная плотина, сжавшая бурные воды и громадная статуя Ленина – Это ЗАГЭС.
Вспоминается другая цитата: «коммунизм – это Советская власть плюс электрификация».
Въезжаем в Тифлис. О нашем приезде известно. Нас окружают на проспекте Руставели. Идут расспросы.
-------------------------------------------------------------------------------------------------
18 октября выезжаем в 1 час дня из Тифлиса. Впереди военно-грузинская дорога. Первые 21 км до Мцхета нам уже знакомы, дальше – изумительно хорошая дорога, шоссе в прекрасном состоянии, благодаря чему поздно вечером при полной луне приезжаем в Пассанаур, проделав 100 километров. Дорога идет вдоль Арагвы, весело и бесшумно бегут стальные кони, подъем не заметен.
19 октября утром мы двинулись дальше. Впереди самый трудный участок нашего пути – подъем на Крестовый перевал. До Млет шоссе идет на подъем, но мы преодолеваем трудности.
Млеты на высоте 1412 м, впереди 14 километров до Гудаура, нужно подняться еще на 1000 м. весь этот путь ведем велосипеды вручную. Наконец – Гудаур. Проехав еще шесть километров, достигаем Крестового перевала. Высота – 2370 м. Отдых. А впереди восьмидесятикилометровый спуск мимо Казбека по Дарьяльскому ущелью к городу Орджоникидзе.
Быстро меняются картины, суровые снежные вершины, словно раздвигаясь, дают место отвесным черным скалам Дарьяла. Остатки башни знаменитой Тамары чернеют на скале. Ревет Терек и снова лермонтовские образы встают перед нами.
Зашло солнце, его сменила полная луна. Мы без фонарей мчимся, сдерживая тормозами свои машины. Эти восемьдесят километров были каким-то стремительным вихрем. Ни усталости, только напряжение в глазах.
Где-то вдали – гирлянды электрофонарей. Въезжаем в г. Орджоникидзе, машины мягко идут по асфальту улицы. Делаем отметку в путевке на базе туристов и на вокзале. Путь окончен.
В девять суток проехали на велосипедах 750 километров, преодолели два Кавказских хребта. Проверили дороги, испытали машины и личный состав водителей. Один из нас выехал и вернулся с сочинским воздухом в камерах, даже не подкачивая. Велосипед московского завода прекрасно выдержал путь. «Дукс» уступил первенство нашему советскому велосипеду. Это велоразведка. В будущем – массовый велопробег по проверенному пути.
